С подростками всегда непросто. Вроде все раньше делалось «само собой» — родители говорили, ребёнок слушался.
Но вдруг он отказывается воспринимать что-либо, родители перестают быть для него авторитетом, отчуждение растет в геометрической прогрессии.
Можно ли что-то исправить?
Об этом — в беседе с Екатериной Бурмистровой, семейным психологом, мамой одиннадцати детей.
— Вы говорите, что к подростковому возрасту родителям нужно копить багаж отношений. А вот если упустили, не строили отношения, занимались работой, а потом спохватились. Уже поздно что-то делать? Ребёнок «ушёл» от них?
— В таких случаях мы имеем вариант «жесткой посадки» в отношениях, наподобие того, когда брак родителей распадается на фоне подросткового возраста ребёнка. Осознанно или неосознанно он начинает не то чтобы мстить, а пытаться как-то «компенсировать» себе ситуацию, добрать внимание любыми способами.
Нужно быть готовыми к тому, что придётся потерпеть. Невзирая на парадоксальные примеры поведения ребёнка, понимать, что всё лечится общением и, невзирая на «иголки», которыми пытается уколоть подросток, пытаться общаться.
Понятно, что время упущено, точек соприкосновения нет, и их нужно искать: ездить в поездки — только родитель и ребенок, ходить в кино, да просто банально — по магазинам. С мальчиком можно вместе заниматься спортом: можно вместе начать осваивать какой-то его вид. Еще вариант — ходить в гости, может быть, какие-то ваши друзья или их дети покажутся подростку интересными, разделяющими его взгляды. Это может стать точкой входа в отношения.
Для всего этого нужно выкроить время, каким бы сложным это ни казалось, если есть желание все-таки совсем не «потерять» ребенка: приходить не слишком поздно домой, не работать в выходные. Стараться строить совместные планы в каникулы, если они у подростка в какой-то степени свободны.
— Как это все можно начать? Ребёнок же не привык, что им занимаются, а тут: «Сын (дочь), давай мы вместе…»
— Да, не привык. Но ребенок, подросток — пластичное существо. Полгода систематических усилий, и результат будет. Нужно просто не обращать внимания на первое отторжение и недоверие и понимать, что с точки зрения ребёнка родитель получает по заслугам. Объяснить, почему так родители много работали, можно будет значительно позже: например тогда, когда ребёнок сам станет родителем.
— А если родители всегда были вовлечены в жизнь своего ребёнка, но вот он превратился в подростка, и стало ясно, что с ним не работает то, что работало, он стал другим, отчуждается, удаляется?
— Вовлечённых родителей к подростковому возрасту ребёнка нередко характеризует гиперопека. Когда включенность в ребёнка большая, сложно принять изменения, которые с ним происходят, сложно его «отпустить». Слишком вовлечённым мамам, как правило, ещё и нечем себя занять: они привыкли всё время посвящать ребёнку или детям, а те уже выросли. Причём профессия утеряна, социальных связей мало.
Конечно, нужно, с одной стороны, читать литературу про подростков, чтобы понимать, с кем имеешь дело, беседовать с людьми, которые прошли через этот этап. С другой — организовывать свою жизнь. То есть противоположная задача той ситуации, которая была изложена в первом вопросе, где родителям нужно выкроить время среди насыщенной жизни и отдать его ребёнку. Здесь же нужно, может быть, на первых порах даже искусственно, искать, чем себя занять, чтобы выйти из состояния гиперопеки.
С гиперопекой подростки борются серьёзно, она для них — проявление нелюбви.
— Но как в этой ситуации выстраивать отношения с подростком, как перестроиться?
— На самом деле это не так сложно. Обычный подросток много времени занят: школа, потом уроки, которые не нужно контролировать, а потом либо общение со сверстниками, либо какие-то внешкольные занятия, либо и то и другое вместе.
Как раз в случае с чересчур включенными родителями, у них на подростка больше времени, чем ему полезно. Кстати, мама, которая занята каким-то своим делом, вызывает больше уважения. Ребёнку (детям) можно объяснить: «Вы выросли, и я уже не могу заниматься вами в том объеме, как раньше. Теперь мне нужно заниматься тем, чем мне интересно, своим делом». «Своё» дело может быть любым — это и работа, и учеба по освоению другой профессии, и добирание навыков по своей, и благотворительная деятельность.
— Но страшно же вот так, резко, все менять. А вдруг наоборот, потеряется то, что было накоплено в отношениях с ребенком?
— Родительский страх, что если ты отойдешь от ребёнка, то он отдалится, — нередкое явление. Хотя всё наоборот: подросток будет больше ценить ваши отношения. Нужно просто найти соответствующие вашей семье, темпераменту, возрасту, полу ребёнка пропорцию близости и отдаления, оптимальную дистанцию. Та дистанция, которая нужна трехлетнему малышу, которому полезно проводить с мамой много времени, и даже семилетнему, совершенно не нужна шестнадцатилетнему человеку. Она воспринимается, как издевательство, более того — портит характер.
Если человек может не только сам разогреть себе суп, но и приготовить нехитрый ужин, то ему и полезнее сделать это самому, а не получить готовую еду на тарелочке. Это разовьет и подростка, и отношения.
Есть такая метафора, может быть несколько грубоватая — отпускать поводок. Вот и нужно его отпускать грамотно, постепенно, иначе он просто порвется, и это будет болезненно для всех.
Рекомендую родителям книгу «Ваш беспокойный подросток» (авторы — Роберт Т. Байярд, Джин Байярд) — грамотная инструкция по отпусканию.
— Если вдруг на подростка «накатило», ему захотелось особой заботы, захотелось почувствовать себя маленьким?
— Да, для подростка характерно такое амбивалентное поведение, когда признаки усиленной сугубой взрослости сменяются проявлениями несамостоятельности. Что делать родителям? Проявлять гибкость. Захотелось человеку усиленной заботы? Дайте ему её.
К тому же, если мама сидела с ребенком 13-16 лет, ей не получится резко уйти в работу. С этим, наоборот, обычно бывают трудности.
Нашему поколению родителей строить отношения с подростками еще помогают воспоминания о собственном детстве. Мы в детстве были гораздо самостоятельнее, чем сегодняшние дети. С 7-9 лет — с ключом на шее, возвращались из школы, сами себе разогревали обед, садились за уроки. И эти воспоминания очень поддерживают родителей.
Если человек твердо знает, что есть кто-то, кто за него все сделает, самостоятельность не появится. Даже у взрослого дяди с бородой.
— Есть такой тип родителей — родители «малышей», которым проще строить отношения с детьми младшего возраста. Но вот милый малыш превращается во вредного подростка. Как «расти» вместе с ребёнком, как принять, что он взрослеет? Что делать, если опоздали?
— На самом деле, у родителя здесь нет вариантов. Если он не «растет», пытается использовать старые методы в общении с ребёнком, то он (ребёнок) обязательно покажет, что так не годится. Потому какие-то моменты в возникающих конфликтах сопротивления являются обучающими.
Бывают противоположные случаи, когда человек взрослеет, понимает это, но сознательно не хочет увеличивать самостоятельность. Здесь родителям тоже стоит задуматься: может быть, такая несамостоятельность в чем-то удобна родителям. А что будет с их ребенком дальше?
Я знаю реальные истории, как вместе с выпускниками институтов, которые собираются устраиваться на работу, в отдел кадров приходят и мамы. Можно представить себе, какое впечатление это производит на работодателей.
— Как быть, если казалось, что с ребенком всё в порядке, и вдруг он резко «отбивается от рук», настолько, что перестает, например, ночевать дома?
— Родителям все-таки неплохо знать круг знакомых подростка. И вот такое резкое отпадение бывает редко. Но если все-таки родитель не видел, как меняется ребенок, воспринимая его по-прежнему малышом, значит, пора просыпаться и разбираться с происходящим. Обычно подобные встряски быстро приводят родителей к новому пониманию отношений с ребенком. Это болезненно: родители пытаются включить рычаги, которые уже не работают, взять под контроль то, что под контроль не берется.
Здесь снова один выход — пытаться налаживать диалог. Нужно пытаться разговаривать, в том числе о проблемах ребенка.
Если раньше диалога не было, нужно приготовиться выслушивать миллион упреков, жесткие критические оценки всего стиля жизни родителей, их личностей, их убеждений, в том числе религиозных.
— Как же родителям всё принять вот так, сразу?
— Им просто некуда деваться. Это такой вот вариант шоковой терапии. Мне кажется, что подростковый кризис похож на кризис трех лет, который проходит под девизом «Я сам».
То есть подростковый кризис не правая встряска, которую переживают родители. Когда ребёнку был год, мама переживала, что он убегал от неё на улице, потом родители переживают это «я сам» трехлетки. Всякий раз с ребёнком происходили необратимые метаморфозы. Ребёнка, который побежал, нельзя насильно засунуть обратно в коляску.
— Но ведь родитель может испугаться и начать поддакивать ребенку…
— То есть родитель начинает терять границы: позволяет ребенку оскорблять, говорить с собой панибратски… Обычно у родителей все-таки позволяет притормозить неправильно развивающуюся ситуацию если не интуиция, то ощущение, что тебя, взрослого, потеснили.
Переходный возраст ребёнка — он и для родителей тоже переходный. Это не момент, это процесс, когда месяцы, годы формируется новый тип отношений. Которые могут и не возникнуть: ребёнок вырастет и станет внутренне чужим. В том случае, если родители категорически не будут давать самостоятельности ребёнку или полностью согласятся на такое панибратское отношение, если не возникнет новый, уже взрослый диалог.
Ситуация может быть необратимой до тех пор, пока у ребенка, например, не возникнет своя семья, или не появится какой-то болезненный опыт, который его смягчит.
— Когда ребёнок маленький, он слушается родителей просто потому, что они — родители. Они привыкают к этому. Но вот ребёнок становится подростком, и авторитет родителей в его глазах снижается до нуля, он просто перестаёт их слушать, воспринимать. Здесь можно что-то сделать?
— Существует авторитарный стиль воспитания, существует — либеральный. Но оба они, как показывает опыт нескольких поколений, не очень подходят. В отличие от авторитетного стиля воспитания, когда ребёнка уважают, но голос родителей все равно оказывается весомей. То есть у ребенка есть голос в семье, его готовы выслушать, обсудить его мнение, но голос этот — совещательный, не решающий.
Чтобы подросток ощущал авторитет родителей, важно правильно расставить приоритеты. Так, подросток еще полностью материально зависит от родителей. Другое дело, он к этому привык. Привык, что все необходимое появляется у него без лишних вопросов и часто по первому требованию.
На самом деле — это большой ресурс. Если не родителям перестать быть чересчур жертвенными, на всё готовыми, и аккуратно, корректно подчеркнуть подростку: «Да, ты уже взрослый, но пока не можешь вот этого и вот этого». Мне кажется, здесь важны первые опыты ребёнка заработать какие-то деньги, чтобы почувствовать их стоимость. В родительском кошельке, как известно, деньги воспринимаются без счета.
Очень важно, чтобы у детей были домашние обязанности. Родители сами часто смещают акценты: «Ты только учись, мы все сделаем сами». В итоге — растят потребителя. Но у подростка дома, кроме прав, должны быть и обязанности. Когда у ребенка миллион прав и никаких обязанностей, он просто не понимает, как даётся родителям достижение существующего уровня жизни, качество его образования и так далее.
Важно и демонстрировать поступками, что родитель что-то понимает в жизни. Подросток, конечно, с этим активно борется и в глаза не готов этого признавать, однако за глаза, когда родители не слышат, он может буквально копировать родительские убеждения.
Если ребёнок грубит, ни во что не ставит родителей — это не потому, что он такой плохой, а потому что у родителей нет авторитета. Например, в случае детоцентрической модели семьи. К подростковому возрасту становится понятна её неработоспособность. Кому-то из родителей удается изменить эту модель, перестроиться.
То есть они изменяют жизнь, в которой ребенок существует на всем готовом. Перестают будить в школу, помогать готовить уроки, безоговорочно нанимать репетиторов, покупать вещи. Но не грубо, резко, в военном порядке, а постепенно, продуманно, вводя ребенка в мир ответственности. Например, перед началом учебы в восьмом классе, они могут сказать: «Ты уже большой и можешь вставать в школу сам».
Если вы будете и возите ребенка в школу ежедневно — это не ценно, а привычно и невидимо, как воздух. Сразу это не изменишь. Ребенок будет просыпать, опаздывать, говорить, что его родители не любят… Взрослым потребуется спокойствие.
И вот так, постепенно появится понимание ценности родительского участия в жизни ребенка.
Но помимо всего этого, как я уже говорила, обязателен контакт с ребёнком, положительно окрашенные совместные события.
— Как найти грань между тотальными запретами и тотальной вседозволенностью. Вообще можно ли подростку что-то запрещать или смысла не имеет? А что делать, если подросток, например, пошел пиво с друзьями пить?
— Здесь речь об установленных границах. И начинается все обычно не с пива, а с мелких вещей, когда нарушаются границы дозволенного или просто не было установлено таких границ, заключено договора о правах и обязанностях.
Каждый раз разговор о «запретах» — отдельная тема. Если в 10-11-м классе все одноклассники на концерте до 12 ночи, то стоит обсуждать со своим ребенком не «разрешить-запретить», а то, как подросток вернется домой. И если вы будете забирать его на машине, то какую пользу он за это потом принесет семье.
В этом возрасте удерживать — уже поздно. Нужно иметь доверие и понимать, что ребенок, который остается до 12 ночи, ничего плохого не натворит.
Запрет же не сработает.
Если время упущено, и в 17 лет человек настолько не ориентирован, что не различает полезное и неполезное для себя, то он будет приобретать собственный опыт. И нужно не бросаться сразу спасать его, а дать возможность получить отрицательную часть опыта: пошел пиво пить, например, — забрали в милицию.
Но речь уже о старшем подростке. И ни с того ни с сего подобное поведение не возникает. Проблемы, повторяю, появляются в 11-12 лет, просто они еще другие. На них вырабатывается модель более взрослого взаимодействия.
Запреты должны быть внутри взрослого подростка, который понимает, что полезно ему, что приносит вред, а не боится, что его за это отругает мама.